Творчество – это игра в гляделки с собственной душой. Изучение человеческой жизни – это игра в гляделки с зеркалом: человек смотрит на свое же отражение, соревнуясь с ним: кто сможет смотреть дольше? При этом оба соперника закрывают глаза одновременно. И человек, ощущая боль в глазах, начинает говорить, что лучше не заглядывать в глубины жизни – только ослепнешь зря…

Эта опасность самообмана является своего рода пропастью невежества, над которой подвешены отдельные люди и само человечество.

Легче падать в бездну, чем висеть над ней. Гораздо сложнее долго смотреть в бесконечность, дрожать, сомневаться и удерживаться от падения, чем несколько минут стремительно лететь вниз, как птица… Но при падении в бездонную пропасть самым неприятным оказывается тот сюрприз, что дно у нее, как оказывается, все-таки есть. И удар о камни этого дна очень чувствителен.

При падении становится ясно, что смерть страшна не в силу своей трудности, а именно в силу своей легкости. И страшна она не столько для тех, кто умирает, сколько для тех, кто остается в живых. Если человек, упавший в пропасть, не разбивается сразу, то на его удел достается своего рода похмелье полета – долгие взгляды вверх, в высоту, с которой он летел, и мука осознания невозможности полета, сопровождаемая физической болью.

Но и пребывание в подвешенном состоянии над бездной тоже мучительно: висящего над пропастью преследует страх неопределенности. Человек постоянно задается вопросом: «Быть или не быть?» И самым мучительным является разрешение вопроса, заключающееся в замене в его тексте слова «или» на слово «и»: быть и не быть – одновременно, пребывать в бытии и небытии сразу, существовать только наполовину, жить на четверть своих сил. Это мучительное состояние, недоступное летящему и смешное для упавшего.

Другая гибельная мысль для висящего над бездной заключается в том, что текст жизни пишется симпатическими чернилами, и только  смерть делает надпись видимой.  Составляя текст своей судьбы, человек действует вслепую, не знает, какова истинная ценность его поступков и свершений. (Ни одно из человеческих дел не является добрым или злым в момент его совершения, только с течением времени оно приобретает качества зла или добра).  Никто не может понять, какие ошибки допустил в жизни, пока некий Судия не проявит водяные знаки добра и зла на свече смерти. И желание понять то, что происходит в твоей жизни, постоянно толкает тебя на остановку этой жизни, на некую померанцевскую паузу созерцания, которая гораздо опаснее, чем это кажется с самого начала. Человек во всех жизненных ситуациях окружен соблазнами, и порой не поддаться им гораздо опаснее, чем довериться обману…

Эти проблемы сейчас актуальны для всей планеты. События в Японии продемонстрировали шаткость положения всего человечества. Все человечество, как единый человек, «макроантропос», подвешено над бездной, и то, что сейчас переживает планета, может быть сопоставимо с ситуацией, когда человек, еле держащийся на тонкой веревке над пропастью, начал бы драться сам с собой. Отдельные страны, погруженные в бессмысленное противостояние и войну, подобны частям человеческого тела, разрывающим друг друга, как на картинах Сальвадора Дали.  Но и попытки отдельных энтузиастов преодолеть это гибельное положение не менее опасны. Добро с завязанными глазами, обладающее силой, бывает опаснее зла.

«Добро должно быть с кулаками», – сказал С.Куняев. Вернее было бы сказать, что добро должно быть не с кулаками, а с мозгами. Безмозглое добро с кулаками – вещь опасная… Мы должны впитывать мудрость веков, чтобы научиться предчувствовать зло и добро, видеть на бумаге жизни водяные знаки зла и добра, держа чистый лист перед источником света.

Человечество колышется над бездной… И еще одна, более страшная бездна открывается в груди человеческой. Мы боимся бесконечности смерти вокруг нас, не замечая бесконечности греха внутри нас. Две бездны перекликаются друг с другом, и человек служит только посредником, передатчиком между ними. Прежнее представление о человеке как средоточии мироздания рушится, на смену ему приходят новые, еще не оформившиеся до конца представления…  Человек вмещает в себя бесконечность, человек больше мира, часть больше целого… Эта новая математика души заставляет людей опасаться самих себя, бежать от себя, от своей смерти.

Жизнь – это бег от смерти, а смерть  - это бег от жизни. От чего мы убегаем, к тому в конце концов и приходим. Смерть живет в жизни, а жизнь – в смерти… Это взаимопроникновение начал заставляет нас понять, что  смерть – лучший учитель жизни, а горе – лучший учитель счастья. Их лекции доходчивее всех остальных. Мы должны довериться нашим учителям, слушать их суровые уроки, чтобы наше трудное существование смогло украситься  светом человеческой мысли, измеряющей бесконечность.